Пробуждение

Ключевой вопрос и оказался ответом: нет, она не умирала. Слезы горечи оросили ресницы, и сдавленный стон безысходности проник в пространство вокруг. Она все поняла.

— Год? — спросил чужой охрипший голос, оказавшийся ее собственным.

— Она что-то говорит, — забеспокоились люди вокруг.

Кто-то надел ей на лицо кислородную маску, но она не собиралась так просто сдаваться. Попытка поднять руку не увенчалась успехом: у нее не было никаких сил.

Кто-то склонил к ней голову и приподнял маску:

— Год? — прошептала она на идо, который узнала в их речи.

— Три тысячи пятьсот шестьдесят пятый, — ответил звонкий женский голос.

Она закрыла глаза и больше не плакала. Она знала, для чего они это сделали. Она помнила имя того, кто предал ее.

— Катьеирина?

Она обернулась и увидела в дверях довольно высокого и широкоплечего мужчину в одном из нелепых нарядов, которые носили люди за стенами этого здания. Волосы незнакомца были острижены у самых корней, а на голове среди них виднелся затейливый темно-синий рисунок.

— Вы опоздали, — она снова отвернулась к окну.

— Я и сам об этом знаю, — мужчина подошел к кровати, на которой она сидела.

— А извиняться среди вас не принято? — не глядя на него, произнесла она.

— А среди вас?

— Было.

— Среди нас тоже было, — ответил мужчина.

Она повернула голову и теперь уже более внимательно посмотрела на гостя. Катерина знала, что время изменило человечество за все эти годы. Исчезли светлые оттенки волос, кожа стала более смуглой, а глаза потемнели настолько, что светлым цветом оказался шоколадный оттенок, а не серый, как у этого незнакомца. Был ли он из ее времени или родился позже? Сейчас это не имело значения. Он пришел за ней как неравный по происхождению, как часть того мира, в котором она оказалась. Поэтому, когда бы он ни родился, для нее он был одним из них.

— Могу я узнать ваше имя? — спросила она, поднимаясь с места.

— Маркус.

— Очень приятно, Маркус. Катерина.

— То есть Кайлин, — исправил он.

— Здесь все называют меня этим именем, — Катерина пригладила смятое покрывало. — Почему не Кэтрин тогда?

— Все меняется, и имена тоже, — Маркус подошел к окну и посмотрел на вид, открывающийся с высоты десятого этажа. — Вы русская, а этот язык умер сотни лет назад точно так же, как и все остальные. Что же вы хотите от имен?

— Я хочу, чтобы имя, данное мне родителями, осталось прежним, — в голосе прозвучал протест и некое упорство, как будто Катерина пыталась убедить Маркуса, что есть вещи, которые нельзя забывать. — Хочу, чтобы язык, на котором разговаривал мой народ, понимал хоть кто-нибудь.

— Война стерла грани между людьми, — он посмотрел вверх на ровные ряды проносящихся по воздуху машин. — В этом мире остались лишь коренные жители и пробужденные, к которым относимся мы с вами. Это другая жизнь, дарованная вам не родителями, а Ими. И они назвали вас Кайлин.

— До чего же мы докатились? — она сделала шаг и остановилась у окна рядом с ним. — До единого мира или потери собственного «я»?

— Мы стали убивать друг друга и занимались исключительно этим на протяжении четырехсот лет, — он посмотрел на нее. — Достаточный срок для того, чтобы потерять корни и собственное «я» вместе с ними.

— А где родились вы? — она тоже повернулась к нему лицом.

— В этом Центре, — ответил Маркус и улыбнулся.

— Хороший ответ. Но американский акцент портит впечатление, — Катерина вновь уставилась в окно, внимательно разглядывая прохожих внизу, которые с этой высоты казались мелкими букашками.

— Бывали в Америке? — спросил Маркус.

— И не раз, — усмехнулась она.

— Тогда понятно.

— Мне повезло, что сейчас все говорят на идо. Этот язык только начинал набирать популярность, когда я была маленькой. Хорошо, что я выучила его.

— Ваше произношение достойно похвалы.

— Спасибо за комплимент, — коротко ответила Катерина, пресекая дальнейшие расспросы. — Вы отвезете меня в новый дом?

— Да, для этого я здесь.

— Мне дали одну из этих стеклянных карточек, — она небрежным жестом указала на тумбочку у кровати, на которой лежала та самая платежная карта. — Правда, я все равно не понимаю, как ими пользоваться.

— Вы быстро освоитесь, — Маркус хотел опустить ладонь ей на плечо, дабы хоть немного приободрить, но передумал: слишком уж Кайлин показалась ему отчужденной, и подобный жест с его стороны мог ее напугать. — Думаю, для начала стоит заехать в магазин, ведь кроме этой больничной пижамы у вас ничего нет, — предложил он.

— Отвезите меня домой, пожалуйста, — она прижалась лбом к стеклу. — Покупки я сделаю позже.

— Ладно, как хотите. Могу я называть вас на «ты»?

— Можешь, Маркус. Тем более, что ты явно старше меня.

— Мне тридцать четыре.

— Женат? — Катерина подула на стекло, и на нем расползся запотевший след.

— Нет.

— А дети?

— Это допрос? — рассмеялся Маркус.

— Нет, просто интересно, — она пожала плечами и отошла от окна. — Моя бабушка говорила, что, если мужчина не остепенится до сорока лет, он не сделает этого никогда.

— Ну, у меня в запасе еще шесть лет, — шутливо заметил он.

— Не так уж и много, Маркус.

— Странный мы затеяли разговор, ты не находишь?

— Извини, не хотела тебя обидеть.

— Ну что, пойдем? — Маркус обернулся.

Катерина забрала карточку с тумбочки и остановилась в центре белоснежной комнаты. Кровать, тумбочка, дверь в уборную и широкое окно — вот и весь интерьер, больше напоминавший о вынужденном заключении, нежели свободе и новых перспективах. Она в последний раз осмотрелась, прощаясь с этим местом, и ответила:

— Пойдем.

***

Маркус вел ее на улицу через центральный холл. Здесь никто не обращал внимания на странный внешний вид молодой девушки. Нет-нет, она не была какой-то особенной. В своем времени она больше походила на обычную серую мышь.