Егерь

— Спасибо, Идрих, — натянуто улыбнулась Кашпо. — Следующий?

Историю этой женщины Роден желала услышать. Наверное, из всех сидящих здесь, только ей досталось от жизни так же много, как и Роден.

— Меня зовут Мистроль. Я попала в авиакатастрофу на своем корабле. Теперь я такая, какой вы меня видите. Ни мужа, ни любовника, ни детей. Я всегда думала, что моя жизнь будет насыщенной и яркой. К сожалению, я сгорела не в огне наслаждений, а в пламени пожара. Теперь жить мне не весело, а больно.

Пациентка замолчала, и настала очередь говорить Роден.

— Лоскутное Одеяло, — произнесла она и повернулась к Мистроль. — Ты не против, если я буду называть тебя Лоскутным Одеялом?

— Роден! — гаркнула Кашпо.

Следует отдать Лоскутному Одеялу должное — она с достоинством кивнула и ответила:

— Нельзя.

— Зря. — Роден повела плечом. — Доктор Кашпо говорит, что принятие себя такой, какая ты есть, — один из этапов успешной терапии.

— Кашпо?! — прыснула смехом Элайза.

— Да, Язва. Я называю ее доктором Кашпо!

— Роден, — с угрозой отозвалась психиатр.

— Доктор Ночной Горшок, если угодно! — повысила тон Роден.

— Как ты назвала меня? — опомнилась Элайза.

— Язва, — повторила Роден.

— Да пошла ты, сука!

— Ржать в кулачок, пока другие отгребают, — это же про тебя, Язва!

Лицо Элайзы побледнело, и она отвернулась.

— Хороша терапия, — засмеялся И. — Может, и мне кличку дашь, Страшила?

— Красавчик, — как ни в чем не бывало пожала плечами Роден.

— Хм-м, — кивнул И. — Мне нравится.

— Не стоит благодарности.

— Роден, ты расскажешь нам о себе? — устало произнесла Кашпо.

— Меня зовут Страшила. Я страшная и уродливая, как снаружи, так и внутри. Меня никто не любит, — Роден задумалась, — даже кошак, живущий в нашем имении вот уже тринадцать лет. Всем насрать на Страшилу. А Страшиле насрать на всех. Хотела избавить мир от своего присутствия, да вот, — Роден запрокинула голову и уставилась в потолок, — бляди не дают…

— Лучше бы дали! — пискнула Язва.

— Вот и я их прошу, а они меня к доктору Кашпо. Говорю же, бляди…

— Спасибо, Роден, — вздохнула доктор. — Следующий?

— Следующий, — отозвался мужчина в кресле, чем привлек внимание Роден.

Она склонила голову, взглянула на чудака и вернулась к созерцанию потолка.

— Мы все должны хотя бы представиться, — напомнила Кашпо.

— Следующий, — повторил мужчина.

— Но ты последний в группе, Паскаль.

Мужчина вольготно закинул ногу на ногу и поудобней устроился в кресле.

— Называйте меня Темный, — попросил он.

— Темный? — переспросила Кашпо.

— «И в сумраке печалей не разглядеть его лица. Он отравляет все своим приходом. Он Темный, как его душа, и в то же время Он — посланник Бога».

Роден медленно склонила голову и уставилась на мужчину, который цитировал поэму Сургида Лавэ — одного из малоизвестных суирских поэтов.

— «Я верую, что все есть связи в этом мире, — продолжила она. — И там, где правит Свет, в тени нас поджидает Тьма. А если Он десница Бога, то в сумраке печалей у Смерти все же нет лица».

Хлопок. Еще один. Роден повернулась к аплодирующему Красавчику. Кажется, тот был впечатлен.

— А мне начинает нравиться ваша компания! — весело заявил он. — Кто написал эту помпезную хрень о смерти?

— Сургид Лавэ, — ответил Темный.

— Никогда о нем не слышал. — Красавчик повернулся к Лоскутному Одеялу. — А ты слышала о таком?

— Нет, — пожала та плечами.

— А ты, Язва?

— Пошел ты! — шикнула девушка.

Красавчик прищурился и наклонился вперед:

— Может, еще кого-нибудь процитируешь, а, Темный?

— В другой раз, Идрих, — улыбнулся тот.

— А ты вообще с какой планеты? — продолжал напирать Красавчик.

— С дальней, — ответил Паскаль.

— Опять секреты! Мы же вроде как самые родные в этом месте. Я — олманец, — он указал пальцем на свои светящиеся голубые глаза, — только в гробу погаснут. Одеяло у нас суирянка, — Красавчик подмигнул ей, — если только не крашеная с отбеленной кожей. Язва, — он повернулся к ней лицом, — ты ведь с Ливзеры: вы все там бронзовые, по-моему. Страшила, — он указал пальцем на Роден, — ты ведь тоже суирянка? Ну, или была ею когда-то… А вот кто ты такой, Темный?

— Мать суирянкой была, — ответил он.

— А отец? — насупился Красавчик.

— А отец ее изнасиловал. — Темный закрыл глаза и отвернулся.

Повисла тишина.

— Дерьмовое происхождение! — выдала Язва и засмеялась в кулачок.

Все, включая Кашпо, уставились на нее.

— Доктор Кашпо, — произнесла Роден, — может, закруглимся на сегодня?

— В этом я соглашусь с тобой, Роден. Сеанс окончен. Встретимся завтра.

Темный первым подскочил с кресла и зашагал к выходу.

***

Время вечернего досуга. Роден воротило от него. Их запирали в большом зале со всякими игрушками, где они должны были хоть чем-нибудь себя занять. Хорошо, что заведение престижное. Там был выход на веранду, где, пялясь в окна, Роден могла покурить.

Окинув взглядом унылое сборище себе подобных, она зашагала в сторону веранды. В правом углу зала Красавчик беседовал с Лоскутным Одеялом. Одеялко посмеивалась, то и дело поглядывая на Темного. Темный сидел в гордом одиночестве за столом и играл в шахматы сам с собой. На косые взгляды Лоскутного Одеяла он внимания не обращал, хотя Роден готова была поклясться, что он их заметил. Язва донимала кого-то в кататонии и радовалась этому, как дитя малое. Дура, что еще сказать.

Дура обернулась и помахала Роден рукой. Вот она — оборотная сторона «групповухи». Сейчас каждый из них будет считать, что вправе кивнуть, помахать рукой или, что еще хуже, подойти и заговорить с ней.

Она вышла на веранду, достала елотку и попросила одного из санитаров прикурить. Тот, естественно, не отказал и поднес к елотке зажигалку. И за это им платили. За огонек, за улыбки, за вежливость, за цепкие руки и стальные объятия. Все включено в этом элитарном заведении.